Триада энергий преображения в музыке (из «Заметок о музыкальной красоте»)

Богообщение — духовно-энергийный, не отстранённо-информационный и безжизненный процесс. Он раскрывается в понятии, которому апостол Павел дал имя соработничества — человеческой и Божественной воли. По-гречески соработничество — синергия. Теперь это известный и модный термин. Но нужно помнить о его богооткровенном происхождении и беспредельной глубине.

Бог, хотя и возлюбивший нас прежде создания мира, инициативу в любви предоставляет всё же нам, а насильно любовь Свою нам не навязывает. Насилие противно существу любви, несущей в себе свободу.

Потому в бесконечной динамике синергии можно выделить три фазы, которые затем повторяют себя на новых витках спирали возрастания, в результате чего появляется то, что Писание называет «от силы в силу», а если смотреть со стороны благодатных энергий Божиих, — то «благодать на благодать».

Все три фазы, составляющие секрет бесконечного возрастания души в синергийности богообщения с чрезвычайной ясностью и яркостью запечатлены в музыке, во всех её подробностях. В этом опредмеченном виде могут быть представлены нашему уму и сердцу.

Энергию первой фазы я назвал бы инициальной. Initium — буквально, «вхождение» (индоевропейский корень — тот же, что в русском «идти»). В этой фазе преобладает как бы «наша» составляющая, хотя, понятно, онтологически ничего «нашего» нет, ибо и сама возможность влечения к Богу вложена в нас Творцом. Инициальную энергию можно ясно ощутить в главных партиях сонатной формы — упругих, динамичных, рвущихся вперёд, к неведомой прекрасной цели.

Энергия второй фазы — подхватывающая, ободряющая, озаряющая. Назовем её катарсической энергией — вслед за Аристотелем, который религиозное понятие катарсиса-очищения плодотворно перенёс в область искусства. Она наполняет собой побочную партию сонатной формы.

В этой фазе Бог заметно умножает в нас свою притягивающую энергию. Будь мы железом, — ясно почувствовали бы перемену при усилении мощности электромагнита.

Всякое сравнение хромает: у железа нет ни сознания, ни активной свободы произволения, а Бог, тем паче, — не электромагнит. Но в нашем мысленном эксперименте мы, железки, были бы потрясены: «Откуда это во мне — в каждой моей частичке простор, радость, утренняя свежесть и сила дивного влеченья?» Какая-то из железяк, быть может, выразится поэтичней, словами Снегурочки (из оперы Н. А. Римского-Корсакова), тающей от блаженства вышней любви: «Но что со мной; блаженство или смерть? Какой восторг! Какая чувств истома!» Где причина сладкой перемены в нас при действии катарсической энергии? Она — осуществление обетования: «Приблизьтесь к Богу, и приблизится к вам» (Иак. 4:8).

Античные авторы отмечали этот важнейший признак истины — удивление. Не восхитился — значит, не познал. Удивление — от дива, а диво, как говорят этимологи, — от Deus, Θεός (Бог).

Действие катарсической энергии в сонатной форме в дивной побочной партии — действительно чудо. В ней простор, свобода, свет, радость, простота, сладость смиренно-совестливого предстояния пред Небом, веры (воплощаемой часто в хорально-молитвенном складе фактуры). В динамике её синтаксического развёртывания — все больше тепла, пламенных ноток любви и восхищенья. По общему характеру своему побочная партия напоминает Русскую цивилизацию после цивилизации Западной, явленной в главной партии.

Если побочная партия чудо, то чудо надо готовить — замереть в напряжённом предчувствии небесной милости. Соответствующая композиционная единица называется «предыкт связующей партии». Если исполнитель не явит это чудо, проживая музыку синергийно-молитвенно, — напрасно он выходил на сцену.

Что дальше? Можно ли на катарсисе закончить экспозицию, после которой следует разработка — время испытания преображенной чудом души, время разбрасывания камней слаженного бытия? Не хватает здесь третьей энергии. На церковном языке она зовется дерзновением.

Это состояние перерождённой Божественной любовью воли. Её уже не назовёшь стальной. Огненная, добела раскаленная, горящая отвагой, она не ищет своего, ищет богоугождения, торжества воли Божией: Царства Божественной любви. Уповает не на себя, а на любовь Отчую, от действия которой обретает крылья, становится полетной, вдохновенной. Этой-то чудной окрыленной энергией и завершается экспозиция в разделе, именуемом заключительной партией.

Нам нужен термин для ёмкого обозначения сказанного. Назовем эту третью энергию энтузиастической. Слово энтузиазм, по свидетельству этимологов, сложено из префикса εν и корня Θεός и буквально переводится как «вбоженность», по-русски вдохновенность. Крылатая веселая отвага (пусть и в трагедийном контексте) заключительной партии обычно требует виртуозного начала.

Лат. virtus — отвага, мужество, смелость, сила, доблесть, благородство, всякая добродетель. Виртуозность, как ревностная огненная сила, выражается не столько в мотивах и фразах («словах» музыки), сколько в пассажах, мелизмах, бурливости фактуры — в жизнетворных энергиях Святого Духа.

Вот теперь экспозиция закончена, преображение души свершилось. Ликование души в кадансах заключительной партии — самое яркое подтверждение духовного перерождения. Наличие волевой составляющей сближает заключительную партию с главной. Но как потрясает перерождение воли!

И только теперь душа может быть испытана в следующей части формы: разработке. Катарсиса было б недостаточно, ибо в нем восторжествовала бы пассивность души. Хотел бы Бог видеть нас пассивными потребителями Его любви, как бы тряпочками, увлажнёнными Его благодатью? Хиппи, «дети-цветы», неправы, заблудившись в Гималаях фантазий о божественном. Апостол Петр непохож на тряпочку, как и апостолы-братья Иоанн Богослов и Иаков, которым Христос в знак их преображения дал имя «сынов грома». Да и природа любви — не тряпочная. Не для того вложил Бог в человека способность воли, чтобы ее отнять. Напротив, чтобы через ее преображение дать нам возможность безграничного познания Себя в любви ради блаженства Царствия.

Сколь великая сила для того нужна! Наших силёнок не хватит. Тем паче не должна наша воля быть дряблой, расслабленной. Для преображения, для перерождения своего всемогущим Духом Святым нужно ей не отказаться от себя, а отрекшись от самости в себе, переменить вектор свой на противоположный — ища только близости Божией в угождении Его любви.

Но вот переродилась воля — и сменит экспозицию разработка. Устойчивость отнимется, почва тональной опоры будет выбита из-под ног. Но страха не будет — останется «упоение в бою, и бездны мрачной на краю», залог бессмертия. По Чайковскому, главная цель композитора в разработке — удалиться как можно дальше и как можно стремительней от спасительной устойчивости. Чем быстрее и дальше, — тем в большей мере подвиг испытания будет вознагражден в радости репризы.

Богозданный язык музыки — квинтэссенция Благой вести о приблизившемся Царствии и о спасительном пути сотрудничества человеческой и Божественной воли. Витки спирали восхождения — от силы в силу, от благодати к благодати — пронизывают не только композицию. Синтаксис — тоже. И все стороны музыки. Например, в гармонии начальная тоника — инициальная энергия: первое согласие с устойчивостью бытия в Боге. Доминанта — катарсическое возлетание души в вопрошании Неба, в надежде, в обретении радости стремления, в предвкушении. Достигнутая тоника содержит в себе радость обретения. Конечная, завершающая тоника гимнична, дышит благоуханиями энтузиастической энергии.

Сходным образом строится тактовый и сверхтактовый метр, где сильная доля и тяжелый такт — опорная точка благодатного возлёта. Расцветающая далее волна подхватывающей энергии проносит себя через слабые доли и лёгкие такты. Она настолько прекрасна в заключительно-восхитительной фазе, что хочется ею насладиться в предвкушении последующей сильной доли. А та, открывая новый цикл (новый такт или сверхтакт), полнится возросшей энергией дерзновения.

Аристотель писал о пронизавшей всё сущее триаде начала-середины-конца. Асафьев дал ей музыкальную интерпретацию в триаде i: m: t (initium-motus-terminus) — притом конец способен служить началом для новой фазы развития.

Мне ж восхотелось раскрыть богозданную логику троичного времени в её корневой основе, каковой является логика возрастания человечества в богообщении, чему служат все стороны и сферы бытия.

Если музыка — евангелие для сердца, то музыковедение — истолкование красоты сущего в зеркале музыкальной красоты. Потому и оно онтологически устремлено к богословию. Если ж отречёмся от него, ограничившись только структурами без раскрытия их смысла, — то это тоже богословие, однако со знаком минус в жесте отчуждённости от Бога и отказа от Царствия, в которое от начала творения летит стрела времени.