В. В. Медушевский. Учебные материалы к курсу анализа музыки. Форма и ее метафизический корень

Форма-композиция (план временного развертывания музыкального материала) — стержневая тема курса, рассмотренная во множестве ракурсов и во многих анализах. В этой памятке (как и в начальной — «Музыкальная форма как предмет курса анализа») вновь обращаемся к последней глубине формы.

Академик Л. В. Щерба во введении к курсу «Основы языкознания» ошарашил студентов просьбой провести детальный грамматический разбор фразы: «Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокрёнка». Ни одного слова не знаем. Но смысл понятен. Разве не ясно, например, что, судя по окончаниям, бокр и бокрёнок — существа живые, одушевленные (отвечают на вопрос «кого», а не «что»)?

Можно ли сказать, что и музыкальный синтаксис и форма тоже — способ моделирования мира?

Можно. Но только мира не физики, а метафизики! ¹ Не земных отношений по житейской горизонтали, а энергийных отношений по духовной вертикали, соединяющей Небо и землю, — того, что можно назвать содержанием № 1. Вот для чего разделились речь и музыка, ставшая языком божественной красоты. Стоит чуть изменить интонацию музыки — и тут же меняются все важнейшие государственные и политические установления, — полагал Платон. Так считал и Конфуций, ради чего и правительственные чиновники приступали к своим обязанностям после экзамена в Палате музыки. Липкий либерализм невозможен без вульгарной попсы, а высота жизни требует соответствующей ей звуковой атмосферы. Цельность видения отличает человека от животных.

Итак, сущность музыкальной формы не от того, что можно назвать содержанием № 2 — отражением житейской горизонтали. Сонатная форма, например, может быть остро драматичной, блистательно-концертной, повествовательно-балладной, нежной, — разной. Но сама внутренняя логика формы зиждется последовательным восхождением от красоты к красоте. Таким способом мы её и анализировали (восходя от преображения внутреннего мира в экспозиции в квантовых переходах от инициальной к катарсической и энтузиастической энергии, к зоне испытаний в разработке и благодарственной радости репризы). Но формулу преображения видим и в иных формах, только в других способах связывания. Например — в сопряжении двух частей двухчастной формы. Так, в Гимне СССР и РФ, шедевре в этом жанре, обе части куплетной формы сопрягаются по принципу запев-припев. В запеве (первый период) — силлабический принцип (слог=нота), в припеве появляются распевы. Силлабика — ради собранности веры, готовой к подвигу, в распеве — восторг сердца и могучий подъем движимой любовью воли. От собранности унисона переходим к мягкому русскому параллелизму терций со сведением к унисону к концу фраз. От господства четвертей — к имитационному диалогическому плетению восьмушек в комплементарной ритмике, символе струящейся вечности. Укрупняется дыхание фраз (первое предложение первого периода —11½½1, а припев сразу начинается с двутактов). Соответственно восторгом поднимается к катарсису и энтузиазму динамика — от f к ff.

В формах репризных (сонатная в их числе) и рондообразных связь земли и Неба осуществляется не через прямое общение, а как опосредованное двумя состояниями жизненной среды — устойчивостью и неустойчивостью. Библия говорит о временах собирания и разбрасывания камней изначально слаженного бытия. Устойчивость выступает дважды: как исходная и достигаемая (как в гармонической формуле Т-D-T). История Древнего Израиля написана в форме 24-частного рондо с чередованием устойчивых и неустойчивых времен. Для чего? Чтобы лучше ощутил народ причину своей крепости в Боге и бессилия без Него. И России для осознания ее призвания давались мучительно-беспокойные времена ига, Смуты, двух отечественных войн, недавних позорных 90-х годов, от которых еще не оправилась страна. Так и в музыке неустойчивость — для жажды, а затем и радости устойчивости.

Циклические формы мотивированы законом цельности жизни. Тайна их внутренней связанности приоткроется в эскизах Бетховена. В первой части, посвященной жизни деятельной, после сочинения главной партии появлялись наброски заключительной. Вместе с побочной — наметки медленной части. Почему так? В заключительной партии — вновь энергия воли, только преображенной духом энтузиазма. Побочная партия — катарсический перелом. Медленной части, посвященной жизни созерцательной, —естественно продолжить наметившееся в побочной партии восхождение в духе. Энтузиазм заключительной партии находит свое продолжение в финале, пронизанном идеей народной и всечеловеческой соборности. А зачем еще и менуэт? Для вселенской полноты. Менуэт возник как дань новооткрытой упорядоченности космоса. Вскоре переродился в скерцо. В Девятой симфонии Бетховена, охватывающей всю историю творения, — это огненное вдохновение стихий. В Пятой симфонии приоткрылся мир невидимых темных сил, но преодолен ослепительностью финала, где, по слову Берлиоза, душа, освободившись от земных оков, ликует на небесах со всеми небесными силами. Метафизика форм открывает причины их слаженности и красоты.

А свободная форма? За ее неповторимостью стоят тоже крепкие метафизические основания. Как пример — см. памятку «Фантазия Моцарта d moll» в разделе «Жанры».

Всякая форма при равнодушном взгляде выглядит как некая схема. Она становится живой в синергии земли и Неба.

Строить форму — как строить мост. Рухнет форма — не перебраться на брег упоительной красоты. Все строительные элементы формы (функции частей и их функциональные свойства — вступление, экспозиция, середина, реприза, кода и иные, о которых шла речь в курсе, тонально-гармонический и каденционный план, тема и тематическое развитие) — необходимо чувствовать и выявлять исполнительски. Невозможно быть гением исполнительского искусства, если не схватить, сердечно не пережить глубинное метафизическое содержание музыки и жизни, — то главное, без которого всё — ничто.

________________________________________________

¹ _{Метафизика — то, что стоит позади физики как её объяснительная база. 4 первоначала бытия и основания метафизики, по Аристотелю: форма (что?), материя (из чего?), цель (ради чего?), перводвижитель (причина изменений). Великие революции в науке свершались сменой метафизических ответов. До Ньютона физика стояла на голове, причину всех изменений видя в форме. Богослов Ньютон из Библии ввел понятие силы. Переворот! Вскочив на ноги, физика помчалась вперед, тяня за собой технологии. Без Ньютона не было б ни самолетов, ни электричества, ни телевидения. А что есть? По Аристотелю, есть возможность (вероятность) и есть действительность. «Бог не играет в кости», — заявил Эйнштейн. «Эйнштейн, не решайте за Бога, что ему делать», — возражал Бор, и оказался прав. Эксперименты показали: бытие выходит из фундаментальной неопределенности только под нашим взглядом. С точки зрения квантовой механики мир напоминает программу компьютерных игр, требующую нашего участия. Вот и хорошо, — говорит Илон Маск, будем играть. Для чего? Какова последняя цель премудрой организации творения? Из физики она не выводится, но открывается свыше вере и доверию. Река времени впадает в океан живой вечности — Царствия Божия. Только там смысл, там оправдание. Ищите Царствия! — зовет, но не приказывает Христос. Нет ничего выше близости Богу. Для того-то человек создан по образу Божию. Для того поверх электромагнитных колебаний дано ему ощущение физического света. Для того тепло, нежность, реальность души и её внутреннего мира, бесконечно просторного и освещаемого вышним умным светом. Если бытие есть общение, то понятно, почему и физических дрожаний воздуха нам мало, почему музыке нужен тон («натяжение», от тейно — «тяну», «натягиваю»). Тон — струна, одним концом прикрепленная к Небу, другим к сердцу. Натяжение струны учит жажде богообщения, от которой цивилизации возрастают в тонусе духоподъемной жизни. Вот почему именно метафизика последних целей, а вовсе не физика является причиной великого искусства музыки. А вероятностная основа — для свободы. Заранее исчисленный централизованный мир Эйнштейна обернулся бы фатализмом, а мы — марионетками. Бог не захотел закручивать гайки в творении, дабы оно могло пойти по пути обожения. Вероятность — для веры, надежды, любви, а не для формализма законников, восставших на Христа. Сразу после крещения Русь в лице митрополита Илариона ветхозаветному закону предпочла христианский путь благодати (триединства любви- красоты-милости в исходном греческом слове «харис»). Добро не было бы добром, не будь возможности для творения зла. «Озлился и не захотел» (Достоевский) — так и появился дьявол. Так появилась в конце времен и соответствующая ему музыка. Каждый выбирает судьбу в вечности, и музыка, прекрасная или развратная, предоставляет эту возможность во свидетельство нашего состояния.}